Есть такая очень специфическая тоска, когда во сне ты испытываешь определенное чувство, и всю оставшуюся жизнь ищешь его отголоски.

Я лежу вытянувшись на лавочке и смотрю на звёздное небо, лёгкий ветерок гладит моё лицо. Она подходит и садится рядом. Медленно наклоняется ко мне, на моё лицо свисают её волосы. Мы смотрим друг другу в глаза, это самые красивые глаза которые я когда либо видел. В них сочетается исключительное понимание жизни и детская невинность, желание по играться, это взгляд искушённого человека. Я ощущаю её тёплое дыхание, она приблизилась максимально близко, но не касается меня. Чувствую себя как на канате натянутом над пропастью, одно неверное движение и я сорвусь в бездну. Она еле заметно улыбается, а затем нежно целует меня. Время замирает, я как будто выпадаю из реальности, хочу чтобы этот момент никогда не кончался. Она медленно отрывается и пристально смотрит мне в глаза, сейчас её лицо выражает серьёзность и грусть. По её щеке медленно стекает слезинка.
- Я хочу, чтобы ты знал. Хоть мы редко общаемся с тобой и чтобы не происходило в нашей жизни, ты всегда будешь одним из самых дорогих людей для меня. Друг, настоящий друг.
- Как и ты для меня.
- И большего не надо.

Сложно, но необходимо - не осуждать. Чтобы быть актером и/или умиротворенным человеком, нужно научится принимать все происходящее в мирах окружающих людей таким, каким оно есть, не приписывать лишнее. Нужно видеть картину целиком.
Легко не осуждать старушек, ругающихся в очередях. Легко не осуждать детей. Еще легче не осуждать тех, кто тебе нравится. Сложнее - тех, кто не нравится. Но это все мелочи.
Я никак не могла научиться не осуждать тиранов, людей, совершающих насилие в любом его виде. Тогда режиссер сказал мне: "Когда ты осуждаешь, ты сужаешь поле своего зрения. Ты видишь лишь следствие, но не видишь причины. А познать надо именно ее, чтобы сделать мир лучше. Чтобы стать своим героем. Критика и осуждение - это лишнее, это надо отбросить. Но познание ситуации, ее причин и предложение решения - это уже не критика. Это - движение к лучшему миру, к лучшей версии всего".

упала еще глубже, боже.
я свое счастье и свое горе

я не понимаю, как в таком состоянии могут оставаться друзья, знакомые, люди какие-то

я люблю тебя, но хочу чтобы ты подыхал в канаве

неспособен договориться с собственным внутренним миром, слишком увлечен игрой в "кем я хочу и кем должен быть" внутри своей головы, избирателен к ответственности, информационно неразборчив, социально нечувствителен, к внешним воздействиям невосприимчив.
завершающийся процесс внутреннего умирания, освободивший возможности практически неограниченного функционирования во внешнем мире.
удивительная органичность, понятие и принятие Степи при кажущейся абсолютной глухоте к пространству и общем равнодушии и ненаблюдательности.
"но нежного слабей жестокий"

"Чужие" касания стали какой-то грязью. Обнять на прощание - уже не так просто, как было ранее. Нарушение дистанции вызывает не неприязнь, но дискомфорт.
"Я – параллелен, асимметричен, скопление пороков и антипатий."

это уже похоже на манию, но я не знаю, черт возьми, я просто не знаю, как можно жить с этим телом и с этим лицом. как я прожила двадцать три года, как я буду жить дальше. не хочу выходить на улицу. мир прекрасный, теплый и светлый, а я - уродливое пятно на фоне этой весны.

он нервно теребил кожу на лице, по старой привычке обкусывал до сухих трещин губы, пил кофе поздним вечером.
переживания обвивали его израненный рассудок, впивались ядовитыми кольями.
он поносил ее гнусными словами, называл в запале кромешной идиоткой, рвал и метал.

иногда мне кажется, что любовь - это сила притяжения при отсутствии ощутимой силы сопротивления.
нас тянуло друг к другу, когда мы не могли согласовать, кто на какой стороне матраца будет спать. когда прятали деньги по книгам, когда я перемывала за ним посуду, а он перескладывал мои футболки по цветам.
и между нами уже не было притяжения, когда мы засыпали и просыпались как два идеально подходящих пазла. когда я делала ему чай тогда, когда он хотел, даже без просьбы, а он поливал мои цветы, если я вновь забывала.
иногда мне кажется, что если бы изначально не было такой силы сопротивления, сила притяжения не угасла бы никогда. но как знать?

вы, может, еще проверяете друг у друга пульс, прижав два пальца к шее, но то, что между вами было, уже лежит, уже в земле, уже отпетое. еще есть куда приходить, еще не поросло травой, но это вопрос времени, вопрос дождей и засух.

оставила с другой стороны двери все счастливые дни. я не плачу, мне пусто и как-то тихо.
неужели я опять ошиблась.
ну как так-то.

смотрите, все предельно просто.
в связи с недавними событиями, мне в качестве утешительного приза досталось два пути:
удалое самобичевание, игра в мясника и потенциального самоубийцу, нескончаемые страдания, агония, боль, разочарование и так по кругу.
ровно до того момента, когда убью другого или себя.
в промежутке между эпилогом и прологом развернется ожесточенная битва между моим пресмыканием и пресмыканием иных персонажей, лихо закрученных в этом аду и афганистане.
итог уже озвучен.
второй путь менее драматичен, не так сентиментален, посему предстает в свете унылой рутины: занятие собственным здоровьем, нахождение кэша на поездки к приятелям, поступление в университет и немыслимая кампания по пикированию из родного гнезда ( думаю, что даже рычага, не то что камня, не увижу )

никогда, мать евойную, не живите с незавершенным гештальтом.
посмотрите на невротиков, вроде меня, и сверкайте отполированными пятками в сторону закрытия зияющих дыр в летописи жизни.

- У тебя зрачки расширяются, когда ты на меня смотришь.

Шершавой ладонью приподнимаешь мой подбородок, заглядываешь куда-то в муть моих слезящихся от яркого искусственного света глаз и улыбаешься, криво загибая правый угол губы.

Я отвожу взгляд, рассматривая красные мигающие полосы над дверью: киевская - краснопресненская - белорусская. Глаза слезятся от влажного и холодного воздуха из раскрытых окон вагона и голубовато-белых ламп над головой. Всматриваюсь в них, чувствуя, как устают глаза, и на секунду прикрываю веки.

/Я молчу уже сорок минут, упорно закусывая внутреннюю сторону щеки, чтобы не расплакаться и не ляпнуть лишнего. «Лучше бы были слезы», - прогудело где-то в голове, и я качаю головой. В воздухе пахнет поздней весной: сладкая вареная кукуруза, стертые велосипедные шины и только-только зеленеющая трава и листья. Ты молчишь уже час. Я не поворачиваю головы: не хочу видеть твое серьезное лицо и осознавать, что я - не тот. Не тот человек, не тот партнер.

Не выдерживаю. Оборачиваюсь. А ты - нет. «Посмотри на меня, я самый пустой человек в этом парке, в этой стране и, даже может быть, на целой планете! Мне нечего дать тебе...» - чувствую, что где-то в уголке глаза скапливается влага. Понимаю, что сейчас - именно в эту секунду - я могу все изменить: могу обнять тебя, могу уткнуться носом тебе в шею, могу звонко ударить тебя по щеке и все же расплакаться, я могу кричать на тебя и ругать во всех твоих/своих/наших ошибках, но я молчу. Смотрю на соседние лавки, на голубое небо и на смеющихся рядом детей. Но молчу.

Ты меняешь все сам буквально через пару минут этого бесконечно тяжелого и бесконечно ненужного молчания: грубо - уже как привычка - хватаешь меня за шею и прижимаешь к своей груди, в которую я - боже, ребенок! - утыкаюсь и силюсь не расплакаться вновь, в кровь кусаешь губы и рычишь куда-то в сгиб плеча. Ты берешь меня за руку и с особой нежностью целуешь мои пальцы, и я знаю, что - хотя бы сегодня - ты не отпустишь меня/

Шершавая ладонь дотрагивается до щеки. Я вновь поднимаю голову и встречаюсь взглядом с твоими голубыми глазами с безмерно расширившимися зрачками. Улыбаюсь.